Штормовое предупреждение.
Вечером понедельника ожидается комплекс метеоявлений, ливень в сочетании с грозой, сильные порывы ветра.
Будьте осторожны.

Рубашка неприятно липнет к спине, намокшие волосы к лицу. Ева дрожит и всхлипывает от досады, взглянув на наручные часы. Опоздала. Возвращаясь к этому моменту спустя столько лет, задержалась бы допоздна? Рискнула бы также легко и смело нырнуть в машину Чейза Фостера? Необдуманно, опрометчиво. В тот вечер Ева удивилась, что один из тех богатеньких выпендрежников, что считали себя венцом эволюции, вдруг решил запачкать свой дорогой салон. Видимо, от скуки.

В тот вечер Ева не слышала штормового предупреждения.
Тревожный механический голос транслировали по всем радиостанциям.
Опасность! Впереди опасность, бежать, бежать!
Всего лишь одно неосторожное решение, всего лишь одна встреча, что может пойти не так?
Опасность! Бежать со всех ног.

- Спецслужбы мне доплачивают. Ева хлопает глазами преувеличенно безвинно. Тому, кто хорошо ее знает (вдоль и поперек), за попытками шутить невооруженным взглядом заметен лишь обнаженный нерв. Ева растеряна. Без капли дружелюбия. Вдоль позвоночника словно вбили металлический штырь.

Еще шаг.
Ева молчит. Замирает, как лесной зверь, выхваченный из мрака светом фар. Ревниво прячет горькую усмешку в нагрудный кармашек своей счастливой (раньше) блузки. Скучала? Что за глупости. Как можно скучать по воздуху, которым дышишь. Ева молчит и завороженно смотрит за тем, как взмывает его рука, чтобы дотронуться до ее волос. Так касаются хрупких крыльев, чтобы не задеть чешуек. Молчит и совсем не думает о том, что если чуть поднять голову, приподняться на цыпочках, можно почувствовать теплое дыхание на своей щеке.

Чейз Фостер подносит зажигалку к датчикам дыма.
Чтобы все вокруг заполнил собой вой тревожных сирен.
Зачем тебе эти провокации, Фостер?
Вероятно, от скуки.

Ева вскидывает подбородок, чтобы встретить дьявольский прищур. Бабочку уже расправили, проткнули перпендикулярно оси тела, бабочку препарировали. Ее ладонь замирает в нерешительности, сквозь рубашку коснувшись его ключицы. Пока не понятно - чтобы удержать или оттолкнуть.
Главное, не будь такой слабачкой, Ева.
Скажи, что давно выросла из своего прошлого, что в нем стало тесно.
Скажи, что время зализывает кровоточащие раны, вода стачивает острые камни.
Скажи, что гордишься своим самообладанием.
Давай же, Ева. Главное...

Ева молчит, невольно роняя взгляд на его губы.
Ты слабачка, Ева.

Опасность! Впереди опасность, бежать, бежать!
Чейз Фостер весь как будто соткан из противоречий. Может таким гипнотическим обволакивающим шепотом звучать так горько. Подавать ядовитую пилюлю под сладкой сахарной глазурью. Опасность! Бежать со всех ног. Ева в порыве сжимает его рубашку под своей ладонью. Понятно - чтобы оттолкнуть. Достает усмешку обратно из нагрудного кармашка счастливой (когда-то) блузки и цепляет на лицо.

- Если бы ты не сказал чего-то подобного, я бы продолжала думать, будто это какой-то сон. Ты часто мне снился, знаешь? Она отшатывается от него, делает шаг назад, натыкаясь на плюшевое кресло. Сзади шуршит полиэтилен. - В основном, в кошмарах. Ева  выдерживает паузу. Чтобы не надумывал о себе большего, чем есть на самом деле (вранье). - Но теперь вижу - это самая настоящая реальность. Ты не изменился.

Его слова отрезвляют. Резко выталкивают из густого, вязкого транса, куда Ева провалилась неосторожно, как в бездонный грот. Она почему-то забыла вдруг, что время не замедлялось (не останавливалось?), что за пределами этого кабинета скорее всего их будущий дом с Кристен, Кристен - наконец.

- Ну? Что мы решаем? Стоило ей впорхнуть в комнату, как воздух переполняется беспечностью и сладковатым шлейфом ее духов. Кокос, ветивер, деньги. Она обвивает руками шею жениха. Ева поправляет прядь волос, которой только что касались его пальцы. - Любимый, папа приглашал нас отдохнуть вместе в Эльдорадо Хиллз на следующих выходных, устроить семейный викенд. Но мне пришлось отказаться, ведь у нас уже есть планы.

Февральская прохлада как-то слишком больно облизывает пылающее лицо.
Ева закрывает окно, поправляет полиэтилен на плюшевом кресле.
- Забыл? Вообще-то мы идем на свадебный ужин. Если купим этот дом, можем обойтись тостером в подарок, Ева?
Кристен весело хихикает.
Ева улыбается.

- Достаточно, если вы просто будете нашими гостями, Крис. Хотя покупкой дома сделаете нашу свадьбу только веселее. За попыткой шутить все также выглядывает обнаженный нерв. Ева смотрит на Чейза. Проскользнет ли по его лицу хотя бы одна мимолетная тень. Всего лишь одна встреча, что может пойти не так?

В этот понедельник синоптики прогнозируют сильные ливни, местами переходящие в грозы, шквалистый ветер и бурю.
Будьте осторожны.

Этот вечер заведет тебя на заклание, заблудшая овечка.
Она ввязалась в эту партию, не владея выигрышными комбинациями. Просчитала, что хищнику придется не по зубам легкая добыча. В конце коридора слышится приглушенный смех гостей, звон бокалов, стук вилок о белоснежные тарелки. Ева могла бы вернуться туда, где белоснежные скатерти.
Белоснежные намерения будущего мужа.
Белоснежная репутация в полной безопасности.

Вместо этого стоит, привалившись к холодной стене, тяжело дышит, хватается за безобразные скользкие щупальца, что тащат ее все глубже, к ядру преисподней. Его руки по хозяйски ложатся ей на спину. Обхватывают шею, покрывают изморозью. Сдавленно ахнув, Ева прижимается к стене, оцарапав лопатки о шершавую поверхность. Останутся следы. Давай Ева, хочешь проверить, насколько низко можешь пасть?

- Лучше бы ты купил на эти два доллара хоть щепотку деликатности. Или твоя жизнь настолько пустая и тоскливая, если решил принять приглашение и поразвлечься? Слова выбрасываются из стиснутого горла, как токсичные отходы в канализацию. Она хрипло смеется. - Ревную? Тебе бы этого хотелось, да? Но пойми, ревнуют свое, а ты - ничье. Ева сглатывает.

Он прижимает ее ближе (на ступень ближе к чистилищу).
Если тело храм, то его покинули все прихожане.
Храм неуместно податливый, отзывчивый, убежище безбожников.
- Прежде, чем указывать, что мне делать, тебе стоит разобраться в себе.
Где-то в конце коридора громко поднимают тост за ее счастливое будущее.
Ева мотает головой, хмельно, пьяно.
- Что? Хочется ему врезать. Ногти вонзаются в предплечья.
- То есть проблема во мне?

Добыча отрастила клыки, чтобы отгрызть себе ногу, если та угодит в капкан. Внутри все пышет, от злости (предвкушения?). Нет. Давай же, Ева, разве ты не хочешь проверить, насколько низко можешь пасть? Из другого конца коридора доносится музыка, беспечные голоса, благоразумие.
Кровь пульсирует под его губами где-то в районе яремной вены.
Кровь (зараженная) ударяет в голову, лишает рассудка.
Из груди выпадает стон.

Звук тихий, но у Евы барабанные перепонки вот-вот лопнут. Звук словно пробивает брешь в толстой церковной стене. Теперь туда можно влезть (он был первым), осквернить, перевернуть кресты, вместо терновых венцов надеть лавровые (ведь именно так поступают победители?). Ева злится. Распаляется. В отместку льнет к нему грудью так, что одежда, касаясь наиболее чувствительных участков, воспринимается словно пыточная камера. Эти до боли знакомые ощущения поднимаются со дна памяти мутным осадком "кул эйда".
Вспомни, мадмуазель баттерфляй (разве не похожи?), вспомни, как тебя выбросили вместе с мусорными пакетами, как оставили пылиться в гараже между засохшим обойным клеем и коробкой ржавых гвоздей. Вспомни, что ты провела выпускной, в красках представляя, чем закончится вечер для Чейза Фостера. Вероятно, пьяным сексом с Джейни Фокс на заднем сидении его машины (ведь именно так поступают победители?).
Ева злится. Распаляется.

В отместку запускает пальцы в его волосы. Скользит по шее.
Хочется спутать, оставить свой след, свой запах.
Манкий фруктовый приторный, чтобы зубы сводило до тошноты.
Душистый, слащавый, чтобы он въелся под одежду, впитался в эпителий.
Стоял в носу, перебивая чужой (кокос, ветивер, деньги).

Ева помнит, что ему нравится. Подцепляет заколку с хвоста, волосы рассыпаются вниз по плечам сломанной волной. Так лучше. К пальцам ног медленно подползает жар, исходящий от языков адского пламени. Выход там, где белоснежные скатерти, заблудшая овечка. Давай же, вспоминай о белоснежных тарелках, намерениях, репутации. Чейз Фостер уже однажды наследил внутри грязными ботинками (ведь именно так поступают победители?).

Ева злится.
Она не знает, как реагировать на повышенное внимание. Раньше в школе ее никто не замечал. По крайней мере до того, как Чейз Фостер любезно подвез ее до дома. Всего за неделю Ева Дюваль превратилась в ту дешевку, про которую гуляли настолько грязные сплетни, что не справился бы даже концентрированный отбеливатель. Она конечно никогда не болела мещанством, просто воспитывалась по весьма консервативным лекалам, по которым раздвигать ноги перед каждым встречным считается не самой праведной стратегией. И не то, чтобы ее волновало чужое мнение. Но ей чудом удалось попасть в эту школу, получить стипендию. Зачем рисковать подмоченной репутацией?

В начале первого ночи все (кто остался на той вечеринке) играют в бутылочку.
В час-пятнадцать новый круг начинается с Евы.
В час-шестнадцать горлышко показывает на Фостера.

Дьявол, новым сплетням быть.
В час-восемнадцать он открывает перед ней дверь тесной кладовки, пропуская даму вперед.
Ухмыляется, смерив ее таким взглядом, что даже в полумраке заметно, как зарделись ее щеки. Ева ловит себя на мысли, что странно взволнована двусмысленностью момента. Игнорирует вдруг участившееся сердцебиение. Не замечает, какой намагниченный воздух внутри. Если прислушаться, можно различить электрический треск.

- Ладно, если хотела остаться наедине, могла просто попросить.
- Я не... Ты ведь знаешь, кто распускает обо мне все эти мерзкие слухи? Знаешь, ведь так? И значит понимаешь, что это только слухи?

Раздается стук в дверь.
Время.

Время. Наверняка Уэсли уже ее хватился.

Ева дразнит, мазнув кончиком носа по щеке, замерев слишком близко. Тик-так. Вытянувшись на носочках, сладко выдыхает в губы.
- Не утруждайся, Уэсли обязательно проверит. Убирает чужие руки с ягодиц, медленно опускается на пятки. Тяжело дышит. Тик-так. Ева поправляет съехавшую с плеча тонкую лямку платья.

- И кстати, (с тобой) я никогда не играла. Понятия не имею, что там за каша у тебя в голове, но если ты правда так думаешь, значит ты совсем меня не знаешь. Она пятится в противоположный конец коридора, пошатываясь, поднимая волосы заколкой. Откуда-то доносится приглушенный голос Уэсли. Тик-так.

Смотри, все твои пальцы перепачкались в пыльце с тонких крыльев.
Если тело храм, то в нем поселился сам дьявол.

Еву в райский сад влечет змей. Нашептывает в левое ухо вкрадчиво, сладко, настойчиво.
В ноздри бросается вкусный запах яблоневого цвета. Благоухающий, манящий, удушливый.
(Не спастись от лукавого.)

Его голос низкий, грудной, почти хриплый. Этот голос - палитра, в которой смешалось сразу столько красок. Смесь желания, ненависти, злости, какого-то ядовитого отчаяния и всех остальных чувств, находящихся в спектре между ними. Если бы Ева не знала Чейза Фостера так хорошо, не смогла бы различить и пары оттенков. Она внимательно наблюдает за каждым его движением из под подрагивающих ресниц. Чувствует бедром, как ему не хочется сдерживаться. От этого понимания внизу живота скручивается томительный влажный узел.
Ева рвано выдыхает, хватаясь за его руку.
Правой надо остановить, левой хочется направить.

- О, ты врешь. Ты никак не уйдешь.
Ева скалится. Едва выговаривает слова, спрятанные под дрессингом из яблочного уксуса.
Каждое слово тяжело падает словно булыжник с утеса. О, в ней скопилось столько слов и чувств, что пора перекрывать все дороги и магистрали. Скоро точно случится каменный обвал. Не спастись.

Откуда-то доносится скулящий всхлип. Ева не сразу соображает, что это из нее. Торопливо закусывает губу до боли, чтобы помалкивать, но уже поздно. Тело само отзывается, послушно сжимается, толкается навстречу, иступлено насаживаясь на чужие пальцы. Если тело храм, то в этом храме Чейзу Фостеру известен каждый укромный угол. Если тело храм, в этом храме сжигают Иуду. Телу хочется большего. Хочется принять его всего полностью, как раньше. Почему людьми всегда правит это глупое стремление ухватить за хвост то мимолетное, что приносило наибольшее удовольствие? Она упирается лбом куда-то ему в плечо, втягивая носом его запах вместе с воздухом. В мыслях мелькает безрассудное желание в нем утонуть и почему-то Еве кажется, что он бы хотел тут утопиться. (Еве только кажется.)

Ева опять принимает легчайшие лепестки пепла за нескольких встрепенувшихся бабочек.
У Чейза Фостера в жизни все идеально, идеально настолько, чтобы просто заскучать.
Когда-то он обращался с ней, как с хрупкой хрустальной вазой, однако ему стало скучно и теперь вместо нее лишь осколки с острыми краями, что оставляют глубокие порезы, если сжать их в ладонях чуть небрежнее.

- Иди к черту, Фостер.
Шипит, как змея, которой только что вырвали клыки.
Ему скучно. Он отстраняется, заронив внутрь ледяную пустоту.
Мучительную нестерпимую тяжесть в животе, почти болезненную.
Иди к черту, Фостер.
Иди к черту.

Ева падает покрасневшими лопатками на стену, прикрывая глаза. Только чтобы не провожать испепеляющим взглядом его спину. Приглаживает смятое платье влажными ладонями. Жмурится. С крыльев бабочки капает гниль и тина. Смотри, Ева, в райском саду все яблоки на вкус горькие, червивые, скисшие.

Уэсли находит ее спустя пять минут.
Ева виновато кривит губы и надеется, что прическа не слишком растрепалась.
- Ты был прав. Не стоило так налегать на вино. Отвези меня домой, пожалуйста.
Он нежно поглаживает ее оголенные плечи теплыми большими ладонями. Накидывает свой пиджак. А тем временем едва различимые (грешные, грязные) царапины горят под его прикосновениями.

Пахнет топленым воском и ладаном.
Ей тошно.
Боже, блаженный думает, она святая.
Им не спастись.

Ева запирается в ванной комнате. Набирает воду из под крана в подставленные ладони, чтобы запить таблетку от головы. Таращится на свое отражение. (У нее на предплечье укус змея искусителя). У нее на предплечье едва заметная токсичная отметина. Ева касается ее подушечками пальцев, в красках представляя, как Чейз сегодня ночью добьется необходимой разрядки. Как Кристен будет громко стонать. Как будет извиваться под ним, придавленная к простыням его весом. Весом той склизкой лжи, которой ее сегодня снова отымеют. Ева выключает шумный поток воды, сглатывая тошноту. Всего несколько недель назад у нее все было распланировано. Что пошло не так? Боже, почему ладан теперь кружит голову, путает мысли?
Иди к черту, Фостер.
Иди к черту.

Но к черту идут только все клятвы держаться от него подальше.
От Кристен. От их идеальной жизни, в которой все идеально. Настолько, что скучно. Ева бежала к их парадному крыльцу, пытаясь укрыться от сильного ливня тонким жакетом. Вода уже ручьями стекала по платью, волосам и щекам, размазав макияж. В этом городе сезон дождей и обвалов. Не спастись.

- Там почти что библейский потоп.
Ева нервно хихикает, стуча зубами, когда Кристен ахает и начинает суетиться вокруг, распахнув перед гостями дверь.
На новоселье не приходят с пустыми руками. Поэтому Ева дарит коллекционную бутылку чилийского красного вина и хрупкую хрустальную вазу (изящную, как намек) на память. Она идеально подойдет под букет гортензий, которые Уэсли безуспешно прячет под полами куртки.

- Вы простудитесь, если в эту же секунду не переоденетесь! Ева, идем, дам тебе что-нибудь сухое и симпатичное.
Уже знакомой дорогой они поднимаются на второй этаж, пока Ева глупо усмехается тому, как хлюпают стопы в туфлях, пока Кристен волнуется и бодро щебечет, как райская пташка. О том, что она заказала овощи к закускам, а ей по ошибке привезли фрукты. О новых соседях. О проблемах в городском совете. О том, что Чейз разбирается с какой-то важной сделкой и весь вечер сидит в своем кабинете. Ева дрожит.

- Выбирай. Тут многое тебе подойдет, у нас же один размер.
Кристен как радушная хозяйка переживает, чтобы остальные гости не заскучали и оставляет Еву одну у порога гардеробной своей спальни. Оставляет за собой тишину. Только слышно, как тяжелые капли громко барабанят по оконному стеклу. В этом городе сезон дождей и катастроф. Ева стоит посреди пустой комнаты и чувствует себя неуютно в липком холодном платье. Дрожит.

Ева чувствует на языке кислый яблочный привкус.
Запах ладана, гнили и тины
(не спастись).

Притворяйся.
Тут главное уметь притворяться. Тут главное не то, что у тебя внутри, а то, насколько красиво и ярко переливаются блестки снаружи. Например, как чешуйки у хищных пираний. Энди бы первая нырнула в бассейн с жидким глиттером, измазалась в нем вся с головы до ног. Лишь бы влиться в стаю. Тут главное уметь сверкать. Притворяйся - и примут за свою.
(У Энди пока плохо получается.)

Еще рано. Она сидит за столом напротив таблички с именем своей героини «Стейси», подогнув коленку, сонно кутается в огромную толстовку на флисе, крутит в руке полупустой стаканчик с айс латте и машинально листает ленту социальных сетей. Думает.
Жизнь пиздец какой-то игровой автомат в казино.
Однорукий бандит.
Взяла и выкатила на табло «Л Е О», вместо трех сраных вишенок.
Точнее, Лео когда-то удачно поделился зажигалкой, пока Энди притворялась, будто тлеющая сигарета, невротично зажатая между пальцами, волнует ее сильнее, чем с треском проваленные час назад пробы. Она выбрасывает окурок на тротуар и затаптывает, вымещая на нем раздражение. Энди пока неумело притворяется. Лео понимающе хмыкает. Там, где закрывается одна дверь, открывается другая.

Энди рассеянно роняет взгляд на титульный лист распечатки со сценарием, подтягивает к себе увесистую стопку бумаги, проводит пальцами по черной краске и до конца не верит в происходящее. Не верит, что вчера была приглашена на закрытое мероприятие в качестве гостьи, а не эскорта. Наравне с некоторыми именитыми кинобоссами и кинодивами. Не верит, что ненароком задевая плечами мимо проходили такие люди, на лица которых раньше она могла любоваться только с экрана. Хочется бросаться к каждому с клочком салфетки и несмываемым маркером. Энди светится как люминесцентная лампочка, притворяется.

Тут главное улыбаться, шлепать пухлыми губками, сверкать чешуей и притворяться.
Притворяться, что твое брендовое платье новое, хотя на самом деле единственное приличное из гардероба и оторвано по выгодной скидке в комиссионке. Притворяться, что легко способна и цепочку из ржавых канцелярских скрепок носить так, будто это ожерелье от булгари. Притворяйся - и примут за свою.

Но получается плохо. Энди нервно катает по нёбу кислое шампанское: Лео успел надраться в слюни, закрылся в мужском туалете и при любой малейшей попытке вытащить оттуда его пьяное тельце, закатывает сцены, достойные портовых кабаков и неуместные в богемном обществе. Бесит, что она не смеет высказать ему всего, не сдерживаясь в выражениях.
У Лео две стороны.
Одна абсолютно положительная, а вторая - жопа.
Бесит.

Энди быстро рыскает глазами по переполненному залу, в надежде найти кого-то, способного помочь. Взгляд цепляется за второго Эшфорда. Их предки должно быть когда-то очень хорошо себя вели столетиями, раз Санта Клаус однажды в Рождество подарил им такую наследственность. Она делает шаг в его сторону, но замирает в нерешительности. Тревожные сигналы, пришедшие откуда-то из глубин подсознания, отправляются к нервным окончаниям и парализуют конечности. Почему-то ей не хочется к нему приближаться. Окей, Энди Гаан не верит в третий глаз или существование эктоплазмы. Придется притворяться.

Притворяйся.
Тренируйся носить непроницаемую маску из папье-маше, притворяйся.
(Пока плохо получается.)
На ватных ногах она подходит ближе и вдруг понимает, что их даже не представили. Имя Трентона Эшфорда ей прекрасно известно (храни господь стриминговые платформы и спутниковый интернет), а вот он наверняка о ней никогда не слышал. Плохо.
- Прости, что отвлекаю. Там Лео, - Энди трудно смутить, но она чувствует странную неловкость, когда касается чужого локтя, чтобы отвести в сторонку от лишних ушей. Понизив голос, быстро закидывает руку за спину, махнув в сторону уборных, - ему нужна помощь.

Трентону почти не приходится ничего объяснять. Это настораживает. Как будто в такое агрегатное состояние его брат превращается далеко не в первый раз. Энди выходит на свежий воздух, заговорщически оглядываясь. На ходу достает телефон из крошечного клатча, чтобы вызвать такси. Ждет.

Спустя какое-то время машина подъезжает к противоположному углу здания. И в тот момент, когда Энди воинственно разворачивает носки своих туфель на шпильках в сторону водителя, чтобы закатить профилактический скандал и выпустить пар, из дверей бара медленно вываливаются двое. Лео висит за плече у своего брата.
Громко ржет.
Сучья задница.
- Боже, Лео! Удобно устроился? Лео в ответ нечленораздельно мычит. Энди подхватывает его под другую руку. Давит в себе смешки. - Ваш кортеж ожидает, мистер пьянчушка. Кивком головы она указывает Трентону, где стоит такси.

Он скользит по ней взглядом без особого интереса. Видимо, ему не за чем утруждаться, напрягать память и запоминать в лицо каждую, с кем спит братец. В полумраке ночного бульвара ей даже мерещится, что его лицо брезгливо скривилось. Будто вместо пряного шлейфа ее туалетной воды с розовым перцем унюхал нотки полуразложившегося компоста.

Лео неуклюже переваливается с брата на Энди, тяжелой рукой приобнимая за плечи.
Она придерживает его, качнувшись под немаленьким весом.
- А. Ой. Энди, это - Трент. Трент, это - Энди. Она лучшая и, - Лео смотрит на нее почти плотоядно, приподнимая брови. Ему остается только добавить «мы трахаемся», но оно и без всяких слов ясно. Его прерывает резкий гудок уставшего такси. Стоит только утрамбовать безвольное тело в салон, как окна машины изнутри буквально запотевают. Со стороны водителя доносится тяжкий вздох.
Вчера ему тоже надо было притворяться.

Сегодня голова раскалывается.
Энди ловит зубами соломинку, торчащую из пустого кофейного стаканчика. Грызет.
Небольшая комната постепенно заполняется людьми. Некоторые занимают места за столом, некоторые рассаживаются на стульях, расставленных по периметру. Легкость и непринужденная атмосфера улетучиваются из помещения со свистом, как гелий из воздушного шарика, в тот самый миг, когда появляется Трент. Табличка с его именем рядом со «Стейси». Ну естественно. Энди снова ощущает, как медленно цепенеет каждая подвижная мышца в теле.

- Кхм, возможно ты помнишь меня как Энди, но можно просто Стейси.
Она выпрямляется, чтобы протянуть ему руку.
Сложно прочитать что-либо по выражению его лица.
Возможно, он в шоке, но скорее всего просто в ахуе.
Подмахнув тусклым плавником, Энди Гаан упала в тесный аквариум к зубастым рыбкам. Чтобы приняли за свою - соответствуй.
Притворяйся.

Бам. Бам.
Редкие капли тяжело влетают в оконное стекло и разбиваются на мелкие брызги. Бам. В такт сердцу.
Еве здесь не место. Пальцы скользят по струящимся дорогим тканям. Она осторожно принюхивается. Мокрый запах дождя с приоткрытого окна смешивается с чем-то нежным, пудровым, розовым. Это место напоминает кукольный домик. Лощеный, слащавый. Словно все, что находится внутри, ненастоящее, декоративное и пластиковое.
Вещи, мебель.
(Чувства).

- Ждала?
Бам.
Ева не оборачивается.
Не вздрагивает.
Не отвечает.
Опускает плечи.

Б-а-м. Медленно. Напряженно. Лопатки сводит и по хребту пробегает холодок от чужого взгляда. Пробирает до самых костей. И Ева почти уверена, что такой эффект вызвало не промокшее до нитки платье. Она сжимает кулаки, сминая холодную ткань по бокам. Ежится от щекотно побежавших по ногам дождевым струйкам. Что она тут делает? Зря пришла. Однако Кристен бывает такой обезоруживающе убедительной, что вряд ли найдется хотя бы один черствый сухарь, способный ей отказать. На языке появляется затхлый привкус плесени. Таким отдает сок переспелых плодов из райского сада. Привкус лжи. Привкус змеиного яда. (Зря.)

- Мне давно перестали нравиться твои идеи.
(Мне давно перестал нравиться ты.)
Ева мельком смотрит на свои босые ноги и сожалеет, что сняла мокрые туфли, сожалеет, насколько безоружна. Уязвима. В этом кукольном домике тобой играют. У тебя шарниры в локтях и коленях. Тобой играют. Вся эта напускная бравада блекнет на глазах, с каждым его шагом в ее сторону. Широким. Бесшумным. Неизбежным. Так шагают с отвесной скалы прямиком в океаническую густую пену. Когда он нависает над ней, разница в росте кажется особенно значительной.
Ева чувствует себя крохотной, беспомощной, жалкой.
Не бабочкой - мошкой.

- Боишься своих бесов?
Мотает головой. (Нет.)
- А тебе бы стоило.

В три-тридцать широкая автострада выводит их за пределы шумного города.
- Куда мы едем?
Ева читает мелькающие за окном указатели и смотрится в зеркало заднего вида, поправляя блеск на губах. Лонг-Айленд? Монток? Вполне в духе богатеев, вроде Фостера. Размашистым мазком к его портрету - способность к широким жестам. Романтический поступок? Скорее, демонстрация власти.
- Все-таки боишься? Тебе понравится.
- Ты всегда такой самоуверенный или только по вторникам?
- Сегодня среда.
Ева цокает, кивает.
- Ясно. Значит, всегда.

Еве здесь точно не место.
В этом кукольном доме за пластмассовым люком спрятаны врата в преисподнюю. Кажется, Ева со второго этажа слышит, как лопаются пузыри воздуха на поверхности кипящей лавы. Огненные брызги оплевывают щиколотки. Опаляют ключицы. Она прикрывает глаза. С опущенных ресниц по лицу вниз тянется тонкая дождевая стрелка. Что она тут делает? Дья-вол. Дыхание предательски сбивается под его ладонями.
Щелк.
Капкан захлопнулся.
Сомкнулись металлические жвалы.

Обычно зверей отпугивают кострами. Алый окрас предупреждает: отравлено, внутри яд, не пробуй на вкус, отойди, не вдыхай! Любой хищник, даже самый свирепый, знает - огонь кусается. Он злой. Неуправляемый. Опасный. Но отчего-то бабочки (мошки) всегда летят на жаркое пламя. Плевать, будь оно благодатным или адским. У глупых насекомых совсем нет мозгов. (У Евы видимо тоже.)

Бам. Бам. Бам.
Ливень усиливается, бьет в стекло.
Сердце бьет по ребру, по самоконтролю. По уважению. Гордости.
Ей приходится подтянуться на носочках, чтобы захватить его нижнюю губу своими. Мягко оттянуть. Ей приходится опустить руки ему на плечи, чтобы удержать равновесие. Ева никогда не умела искусно бросаться провокациями, но сейчас хочется попробовать. Лучше не прислушиваться к спутанным мыслям, лучше слушать дождь. Бам. Губы приоткрываются в немом приглашении.
Что. Она. Тут. Делает.
С каких пор Чейзу Фостеру требуются приглашения.
Всего один удар сердца, удар дождевой капли. Он углубляет поцелуй, а Еву как будто кто-то с размаха саданул под колени и те подкосились. Ты размазня, Ева. Растворяешься, таешь в дождевой воде. Выдыхаешь и тихо стонешь. (Нет, скулишь.) Движения нетерпеливые, резкие, грубые. Это как отпустить пружину. Это как мутить воду в стакане, поднимать со дна вредный осадок. Чейз Фостер пробуждает в Еве такие качества, о которых она никогда не подозревала, которые свернулись змеиным клубком прямо на груди, гнусно притаились, ожидая своего часа. Она обвивает его шею руками, прижимается, выгибаясь в талии. Ева под пытками не признается, насколько нуждается в этой близости. До ужаса. До тоскливой тошноты. Его рука оглаживает бедра, приподнимая намокший подол. Снаружи, внутри. Ее ладонь бездумно скользит к ширинке. Вверх, вниз.
Щелк.
Чей капкан сработал в этот раз?

Бам. Щелк. Щелкает пряжка на ремне мужских брюк. Звук отрезвляет. Ева вдруг осознает, что она тут делает.
И задевает локтем высокую вазу, стоящую на тумбочке рядом. Громкий звон разбитого стекла окончательно сбрасывает наваждение. Через три минуты сюда сбегутся обеспокоенные гости.

- Как ты там говорил? Прежде тебе стоит разобраться в себе?
Один-один, Фостер? Ева пятится.
- Если так хочется падать - падай. Хоть с разбега, хоть камнем. Но не тяни меня за собой.
Вода все еще стекает со спутанных волос, затекает в уши. Щиплет глаза.
- Потому что я могу прыгнуть следом.
- И разобьюсь.

Тебе здесь точно не место.
(Эти чувства лежали где-то глубоко внутри. Убаюканные, промозглые. Они были теплые-теплые, а теперь их можно прикладывать к синякам. Их было много-много, но теперь остался лишь крохотный сверток на самом дне, куда обычно не дотягивается дневной свет. Остался сверток, спрятанный как закладка. Спрятанный от посторонних глаз. До лучших времен от плохих. Но стоит туда попасть хоть капле, плотную бумагу прорвут новые колючие ростки.)
Ты размазня, Ева.